Серая скала [с иллюстрациями] - Страница 25

В приказе фон Римше говорилось о большом числе рабочих и о каком-то шлюзе, которого мы не видели. И вообще, нами не были открыты вход и выход из подземелья. Водосток, конечно, таковым не мог служить, так как проходить по нему, наполненному текущей водой, было совершенно немыслимо.

Осматривая лабораторию, мы пошли по коридору вправо от люка. Что находилось по левую сторону, было неизвестно.

Все эти факты не давали мне покоя. Что бы я ни делал, где бы ни находился, я постоянно старался представить замыслы фашистов, прятавших под землей такую большую лабораторию. Как назло, ни Рожков, ни Краевский ничего не давали о себе знать.

Несколько раз я пытался связаться с Краевским по телефону, но каждый раз получал ответ: «Только что вышел», «Уехал за город», или еще что-нибудь в этом роде Рожкову звонить я не мог — это было категорически запрещено.

Приходила в голову довольно естественная мысль: приезд Леночки получил, конечно, огласку, майор узнал о нем и теперь стал смотреть на меня как на человека малопригодного для выполнения ответственных и рискованных поручений. Розыски у колодца продолжаются, но меня уже больше не привлекут к ним. Конечно я ничего не сказал Леночке: я должен был хранить слово, данное майору.

Леночка заметила мое удрученное состояние и истолковала его по-своему.

— Тебе наверное, на охоту хочется, Сережа, — сказала она как-то вечером.— Что ж, ступай! Мне, кстати, нужно будет съездить в город на базар... Вот хоть завтра.

Я не знал, что ей ответить.

— Право же, сходи, — продолжала она. — Созвонись со своим Краевским и идите вместе. А я поеду в город.

Вечером я позвонил Артемию Ивановичу — и опять без толку: его не оказалось дома. Тогда я решил с утра отправиться к колодцу и посмотреть, что там делается, не ведутся ли поиски без меня. Я надеялся также встретиться с майором, поговорить с ним, растолковать ему, что приезд жены не должен отразиться на наших отношениях.

Ранним утром я с попутными машинами добрался до перевоза, откуда пешком по знакомым тропинкам дошел до колодца. Среди зелени кустов белела палатка. Возле нее шипел примус, на котором стоял большой медный чайник. В палатке на ворохе сена лежал сержант Совков с газетой в руках, рядом с ним стоял автомат. Он скучал в одиночестве: один из дежурных солдат заболел и ушел на медпункт, другой должен был прийти только к утру следующего дня. Никаких поисков не производилось. Майора не было.

Сержант встретил меня, как старого знакомого, и угостил чаем.

— А майор бывает здесь? — спросил я Совкова. Тот помотал головой:

— С тех самых пор и не видел. Занят, должно быть. А что?

— Да мне хотелось бы с ним поговорить. Сижу без дела, а между тем мог бы быть полезным.

Я был огорчен. Совков заметил это и участливо предложил:

— А вы напишите ему письмо, сегодня же со связным и отправим. Связного жду. — пояснил он, прихлебывая чай, — должен доставить сюда хлеб и газету. Старую-то надоело читать... У меня бумага есть и конверты. А если хотите, — добавил он, помолчав минуту, — спущу вас в колодец: ведь вы свой человек.

Я подумал: почему бы мне и в самом деле не попробовать пробраться в подземелье и самостоятельно не обследовать его? Майор этого ведь не запрещал. Сейчас он занят по горло — ищет украденную тетрадь инженера Пасько, а время идет. Может быть, мне повезет и я отыщу что-нибудь интересное. Тем более что никакой опасности нет: Совков остается дежурить наверху.

— А свечи найдутся? — спросил я.

— Штуки три могу выделить.

Я написал майору письмо. Сказал, что горю желанием продолжать работу под его руководством, что могу быть полезным в поисках тетради Пасько и не боюсь никаких опасностей. В конце письма я сообщил, что спускаюсь в колодец, чтобы продолжать обследование подземелья. Письмо вышло глупым по содержанию и хвастливым по тону.

Я запечатал его в конверт, оставил вместе с пиджаком и документами в палатке и влез в бадью. Совков освободил зубец храповика и взялся за рукоятку ворота.

— Когда вернетесь к колодцу. — сказал он. — постучите по цепи камешком, я услышу: бадья останется внизу.

На этот раз путешествие по водостоку показалось мне сущим пустяком, хотя и пришлось ползти по трубе ощупью, в полной темноте.

Добравшись до водосборного бассейна, я достал свечку из сумочки, которую осторожно нес над головой, зажег ее и без труда поднялся по лестнице в коридор. Здесь все было в том виде, как мы оставили: огарок у люка, брошенные нами ломики, веревки, оставленная майором фляжка. Я поставил свечку у люка и начал было обследование коридора влево, куда мы прошлый раз не успели даже заглянуть, как вдруг услышал лязг цепи и скрип ворота. Звуки доносились из трубы. Очевидно, они шли из колодца и были так ясно слышны, будто я стоял с ним рядом.

«Зачем Совков поднимает бадью? — думал я. — Сам же не хотел ее трогать. Говорил, что так мне будет удобнее. Странно...»

Я стоял и слушал, как постепенно замирает звон цепи, как гудит бадья, ударяясь о стенки колодца, как падают капли воды, стекающие с нее, и холодный страх подбирался к сердцу. Я убеждал себя, что это пустяки, что Совков мог забыть свое обещание, что появились причины, побудившие его поднять цепь, но не мог подавить в себе жуткое чувство. Нечто подобное должны ощущать узники при звоне ключей и стуке засова, навсегда запирающего за ними двери темницы.

Вдруг — сильный удар и громкий плеск воды. «Совков упал в колодец!» — промелькнуло у меня в уме. Не помня себя я прыгнул через люк в камеру и оттуда вниз, в водосток...