Дома я не стал отдыхать, а только привел себя в порядок и отправился тотчас же на автобусе в город доложить Андрею Матвеевичу о ночном приключении.
Майора Можкова я застал в кабинете.
— Ну-с. Расскажите, где вы пропадали и что с вами приключилось? — сказал он улыбаясь.
Я рассказал ему подробно все, что считал заслуживающим внимания: как я заблудился, как ночевал в концентрационном лагере, как заметил таинственный огонек карманного фонарика и пошел вслед за лесным путником, который непонятно почему освещал дорогу не впереди, а позади себя.
— Как же вы объясняете его странное поведение? — спросил майор.
— Не знаю. Наверное, он проверял, не следят ли за ним.
— Тогда бы он вел себя совсем по-другому. Наоборот, он фонарем показывал кому-то идущему сзади дорогу, но так показывал, чтобы его спутница про это не знала. Если бы вы тогда подумали об этом, вы бы вели себя осторожнее. Все это вполне понятно... Прошу вас, продолжайте.
Мне ничего не было попятно. Я рассказал дальше, как засмотрелся на пожар и подвергся нападению двоих неизвестных. Про пожар штабелей леса он уже знал. Он расспросил меня о нападающих, их наружности и костюме. Лицо его приняло серьезное выражение, когда я рассказывал о своем бегстве мимо пылающих костров по заминированной местности.
— Где это заминировано? — спросил он.
— У не достроенного фашистами укрепления.
— Какая чепуха! Откуда вы это взяли?
— Сторож сказал. У него собака взорвалась на мине.
— Какой сторож? Я что-то никакого сторожа там не знаю. Этот район никем и никогда не был заминирован... Интересно! Надо будет выяснить.
Затем я рассказал ему, как под пулями переплыл через реку и как потом надумал плыть обратно и продолжать разведку.
— И вы после всего этого в самом деле решили плыть обратно? — спросил он.
— Да, решил.
— И поплыли?
— Поплыл.
Он взглянул на меня и хотя ничего не сказал, но в его взгляде я прочел одобрение.
Когда я закончил свой рассказ, он сказал:
— Ваше последнее плавание оказалось очень удачным. Про эту лодочку мы уже слыхали, а рулевого-то не видели... А что, девушка не показалась вам знакомой?
— Понимаете ли, Андрей Матвеевич, как будто я ее где-то видел, но где — не могу вспомнить.
— И ни на кого она не похожа?
— Нет... Не знаю...
Он промолчал, но я понял, что он догадывается, кто была эта девушка, но не находит нужным мне сказать. Я, конечно, не стал спрашивать.
Я встал, чтобы уйти, но он остановил меня движением руки.
— Посидите,—сказал он.— Могу вам сообщить еще кое-что интересное. Корреспондент Коломийцев, по всей видимости, здесь ни при чем. Я успел собрать кое-какие справки по телеграфу.
Майор взял со стола листок бумаги.
— Вот его приметы: высокого роста, брюнет, длинные волнистые волосы, усы, близорук, носит очки, имеет пулевое ранение на левой руке между локтем и кистью...
— Да, да — прервал я, — такая рана есть, я ее видел.
— Видели? Хорошо! В ночь убийства Сердобина был в городе Чернигове, где и находится до сего времени. Кроме того, установлено, что, попрощавшись с вами, он действительно улетел на самолете.
— Все ясно.
— Не совсем, правда. Надо было бы поговорить с ним лично. Я пошлю ему приглашение заехать сюда... Теперь — вот еще есть справка.
Майор достал из стола телеграмму и стал читать:
— «Детские расчески из желтой пластмассы в форме рыбки производились в 1940—1941 годах харьковской артелью «Спецтруд». В настоящее время с производства давно сняты. Образец, или фото, или же чертежи вышлем вам, как только они будут разысканы». Возможна, стало быть, случайность: Сердобин и другие местные жители достали где-нибудь на складе эти расчески — в продаже здесь их не было, а Коломийцев купил такую же расческу в другом месте. Бывают совпадения. Опять-таки надо было бы с ним побеседовать... А вот еще одна справка. Это ответ лаборатории на наш запрос о стеклышке, что мы нашли в кармане плаща. Я вам прочту его полностью: «На ваш запрос сообщаем, что химический и оптический анализы с полной определенностью показали, что присланный вами осколок стекла является кусочком часового стекла карманных часов, а вовсе не осколком оптического стекла от очков, как вы полагаете. Сообщаем также, что размер этого стекла не соответствует ни одному из стандартов на часовые стекла, а края его отшлифованы так, что оно не может быть вставлено в ободок часов нашего производства. Возможно, стекло это было вставлено в какие-нибудь особые или старинные карманные часы». Что вы на это скажете?
— Выходит, что таинственный владелец прорезиненного плаща вовсе не близорук и не носит очков.
— Первое несомненно, а второе требует подтверждения... Ну, Сергей Михайлович, — продолжал майор, переходя на дружеский тон, — как вы себя чувствуете после вчерашней передряги?
— Представьте себе, Андрей Матвеевич, что неплохо. Усталости не чувствую, и даже спать не хочется. И, кажется, не простудился.
— Так часто бывает в минуты душевного подъема. Резервы человеческих сил много больше, чем думают. И организм у вас крепкий.
— Даже очень: пил из колодца необычайно мерзкую воду и не отравился.
— Из какого колодца?
— Недалеко от того места, где мы остановились, есть колодец. Такой дряни я никогда в жизни не пивал! Вода мутная, кислая, воняет дымом. На поверхности плавает масло, спички, пробки. Чуть не подавился куском резины...
Майор встал со стула и зашагал по комнате.